В Крым на велосипедах - Анатолий Зарецкий

С перемены вернулись с опозданием – Женька с распухшим носом и в окровавленной рубашке, и я в его крови и с оторванным рукавом. Нас тут же послали за родителями. Так началась наша дружба с Женей Иоффе…

Очень скоро попал в скромную трехкомнатную квартиру друга. Он жил в военном городке авиационного училища, расположенного на Сумской улице прямо у парка Горького.

У них не было прислуги, как у всех предыдущих моих друзей. Шумная генеральша все по дому делала сама. Ну а от авиационного генерала я был в восторге с первой встречи с ним.

А вскоре, как обычно, перехватил Ленчик:

– Что, Толя, за генералов взялся? – весело спросил он.

Но по мере моего рассказа о пропускной системе военного городка его интерес к генеральской квартире угас.

– Ладно, Толя, пора тебе настоящим делом заняться. У тебя получится, – закончил разговор наш авторитет.

Именно с того разговора началась моя неравная борьба с его шайкой.

Продержавшись полгода, вынужден был сдаться. И я попал в другую школу – школу воров-карманников, в которой Ленчик был непререкаемым авторитетом…

Так я стал жить двойной жизнью: примерный ученик в школе и член воровской шайки на улице. И об этой второй стороне моей жизни я не мог рассказать никому, даже своему другу Женьке. Именно по этой причине так ни разу и не пригласил его к себе домой. Ведь там нас мог встретить кто-нибудь из братвы и заговорить со мной на «фене»…

Меж тем мы с Женькой «заболели» морем. Все началось с морского танца, который подготовили к школьному празднику. Мама Жени купила нам обоим настоящую морскую форму, которую перешили под нас в ателье училища. В форме мы оба выглядели великолепно. После успешного выступления на сцене весь праздник мы ходили в форме, ощущая на себе восторженные взгляды одноклассниц.

– А «нахимовцы» все время ходят в такой форме, – сказал вечером Женька, когда нам надо было переодеваться.

– Что за нахимовцы? – спросил его.

И Женька рассказал, как летом во время отдыха на море видел ребят в морской форме, которые учились не в школе, а в детском морском училище. Это и были нахимовцы – будущие моряки.

В отличие от Женьки, море я видел лишь в кино, но с того дня оно стало сниться чуть ни каждую ночь, совсем как наяву. А мой читательский интерес был надолго захвачен книгами о морских путешествиях, моряках, юнгах и нахимовцах.

– Эх, скорей бы окончить четвертый класс, – сокрушался второклассник Женька, – Сосед сказал, в нахимовское принимают только после четвертого, – пояснил он, и мы оба тяжело вздохнули, понимая, как же долго еще ждать осуществления нашей мечты…

Летом Женька снова уехал с мамой к морю, а мы с братом в деревню. Там и познакомился с предателем Родины Федькой-полицаем. Он много рассказывал мне о войне и о своей жизни. Его необычные рассказы показались мне искренними, и я поверил ему. Но именно от него впервые узнал о существовании советских концлагерей, где издевались даже над невиновными людьми. Так летом пятьдесят четвертого года я узнал такое, что перевернуло мое детское мировоззрение. Уже тогда мне было понятно, что этой тайной нельзя делиться ни с кем, даже с родителями.

А осенью мы с Женькой стали пионерами. Вот только я, в отличие от него, вступил в пионеры понарошку, не произнеся вслух ни единого слова пионерской клятвы. Ведь я искренне считал себя недостойным быть пионером, поскольку жил уже даже не двойной, а тройной жизнью.

– Дуй в пионеры, разведчик, – смеясь, напутствовал меня Ленчик, с которым поделился своими сомнениями. Он-то считал, что в пионерском обличии воровать даже удобнее.

Тогда же я познакомился со старым большевиком, который окончательно подорвал мою веру в справедливость в нашей стране, управляемой псевдокоммунистами, отступившими от ленинских заветов.

И я жил с этой кашей в голове, пытаясь самостоятельно разобраться с тем, что было не под силу даже взрослому человеку. Лишь твердая вера в высшую справедливость поддерживала меня, третьеклассника, в то непростое время формирования личности…

Несмотря на то, что Женьку пересадили к Игорю, мы остались друзьями. Ведь теперь нас связывала не только учеба в школе, а нечто гораздо большее – мечта о море. Мы могли говорить об этом не только на переменках, но и у него дома, где пропадали допоздна, вместе готовя уроки и читая морские книги из домашней библиотеки соседа-генерала. И теперь, когда мне не надо было перевоспитывать друга, он стал учиться заметно лучше.

А со мной посадили Таню Лановую. Сидеть за одной партой с девчонкой было непривычно, но гораздо спокойнее. Она не задиралась и не болтала на уроках, как все, кто сидели со мной до сих пор. Очень скоро Таня стала у меня «воспитательницей Тяо». Тогда мы с ребятами готовили номер, где она исполняла роль китайской воспитательницы. И еще несколько лет потом в классе ее звали не Таней, а китайским именем Тяо. Тот иероглиф ее имени я запомнил на всю жизнь, изрисовав им все ее и свои тетрадки…

А когда в нашем пионерском отряде меня избрали звеньевым, появился еще один пунктик:

– Тяо, что же это получается? Звеньевой у нас я, а Лановая почему-то ты, – шутил я (ведь украинское слово «лановая» и значило «звеньевая»). Таня густо краснела, и била меня книгой по голове, правда, не больно…

Известие о путевке в пионерлагерь «Артек» принесла генеральша:

– Ну, Толя, поздравляю. Летом поедешь в пионерлагерь. Ты у нас первый кандидат в «Артек». Теперь хоть на море побываешь, – сообщила она мне оглушительную новость.

Я не успел ничего понять, а расспрашивать было некогда – прозвенел звонок на урок. Но она осталась с нами, а в класс вместе с Ольгой Дмитриевной неожиданно вошел наш пионервожатый Женя Решетников.

Он-то и рассказал классу, что для пионеров-третьеклассников нашей школы выделена одна путевка во Всесоюзный пионерский лагерь «Артек». Совет дружины рассмотрел все кандидатуры и решил, что самая достойная это отличник учебы звеньевой Зарецкий.

Даже услышав свою фамилию, все равно не мог до конца осознать, что вожатый говорит обо мне. С трудом верилось, что именно этим летом в «Артеке» может исполниться моя заветная мечта – я впервые увижу море. Живое море, а не нарисованное или снятое на пленку.

После пионервожатого выступила Ольга Дмитриевна. Она рассказала, что педсовет школы утвердил мою кандидатуру, ведь все три года учебы я был не только круглым отличником, но и помог подтянуться нескольким одноклассникам. Был старостой класса, а теперь звеньевой отряда.

Последней выступила председатель родительского комитета. Она сообщила, что родительский комитет согласен с кандидатурой и готов, учитывая тяжелое материальное положение многодетной семьи, выделить деньги на мою экипировку.

Все бросились меня поздравлять, а я чуть ни расплакался от неожиданно привалившего огромного счастья.

Дома мою новость уже знали от мамы – она была на том заседании родительского комитета. Не сказала мне ничего лишь потому, что, как и я, не могла поверить в удачу.

– Вот видишь, Сашка, зачем надо учиться. Я вот старая, а за всю жизнь так на море и не побывала. А Толику только десять, а он уже все увидит своими глазами, – воспитывала бабушка Крестная брата-первоклассника…

Все время до летних каникул я летал, как на крыльях. Мне все удавалось. Удалось, казалось, невозможное – порвать с шайкой Ленчика. Меня ловили, били, но я не сдавался. Моя совесть была чиста: я так и не совершил ни одного преступления. Даже украденные у нянечки ключи оказались бесполезными. Как мне рассказал тогда Ленчик, группа воров-домушников смогла открыть теми ключами лишь двери не охраняемого черного хода. К новым замкам квартиры они уже не подошли.

Именно в те дни я решил, что когда вырасту, всеми силами буду бороться с псевдокоммунистами за настоящие, а не извращенные ими, ленинские идеалы. И моя совесть успокоилась окончательно…

А сколько книг я перечитал той весной о знаменитом на всю страну пионерлагере «Артек» и об артековцах, для которых летний отдых в этом лагере стал самым памятным событием в их жизни. Книжки были без картинок, но те замечательные рассказы и мое воображение создали фантастический образ некого дворцового комплекса на берегу южного моря, где в сказочной красоте, достойной султанов и падишахов, жили юные пионеры.

Те дворцы были, разумеется, очень похожи на наш красивый харьковский Дворец пионеров, но только увеличенные во много раз – ведь лагерь был Всесоюзным. А дворцовые парки, конечно же, напоминали наш сад Шевченко с его зоопарком. Разумеется, вместо огромных дубов в тех парках росли баобабы, а вдоль широких заасфальтированных тротуаров рядами тянулись пальмовые рощи. И те экзотические деревья были просто усеяны кокосами и бананами – фруктами, которых я в ту пору не только не пробовал, но и не видел никогда, даже на картинках.